Есть ли хоть одно социальное явление, историческая личность, которые бы не стали содержанием анекдота? Вождь племени, царь или император, барин или гусар, генерал или местечковый еврей, чукча или молдаванин, президент или заштатный бомж — все они в своей достойной мере обогатили нашу речь, стали в нашей интел-лектуальной и поведенческой деятельности важным средством ком-муникации, визитной карточкой имиджа и статуса личности.
Если сравнить определение анекдота, данное Владимиром Далем в Толковом словаре живого великорусского языка, с объяснением, представленным в Советском Энциклопедическом словаре, то в ин-терпретации такого короткого народного рассказа мы находим очень много общего по сути. У В. И. Даля анекдот — короткий по содержа-нию и сжатый в изложении рассказ о замечательном или забавном случае, байка, баутка. В Советском Энциклопедическом словаре анек¬дот есть короткий рассказ об историческом лице, происшествии.
Анекдот здесь рассматривается как жанр городского фольклора, злободневный комический рассказ, миниатюра с неожиданной ин-тонацией, своеобразная юмористическая притча.
Известно, что общение — это осознание связи людей, входящих в любую человеческую общность. Именно в общении при взаимодей-ствии людей происходит обмен рациональной и эмоциональной ин-формацией, опытом, знаниями, навыками, умениями, а также резуль¬татами деятельности. Общение является необходимым условием фор¬мирования личности и групп.
Именно в общении анекдот высвечивает у личности содержатель-ную, эмоциональную и интеллектуальную стороны. Анекдоты любят слушать все. Дети дошкольного возраста своеобразно обнажают взрослую жизнь, неожиданно открывая для себя и своих сверстников мир смешного и несопоставимого с ежедневными родительскими проповедями, сентенциями и запрещениями. Юношеская аудитория через анекдот вступает в пору сексуальной и социальной зрелости, где «ум с сердцем не в ладу», а они «и жить торопятся, и чувствовать спешат».
Зрелая публика, обретшая профессиональный и гражданский опыт, в анекдоте находит лаконичную форму самоутверждения своей самости, реализацию своего телесного (физического), эмоционального, социального, материального «Я», как в свое время утверждал У. Джеймс.
Для пожилых людей анекдот становится ностальгией по влечени-ям и желаниям, а порой неприятие той или иной забавной истории есть сублимированное проявление и обнажение подавленных и вытесненных в подсознание реальных замыслов и хотений. Взять, к примеру, хрестоматийную анекдотическую ситуацию, которая имеет хож-дение почти в каждой стране, почти в каждом коллективе. История очень узнаваема: в ней лишь можно спокойно менять имена.
- Слушай, Петрович. Если завтра не будет ветра, пойдем по женщинам!
Анекдот во все времена служил политическим барометром соци-ально-экономической ситуации в обществе, государстве. Он всегда аккумулировал живость ума, сочность языка, культуру отношений, отражал настроение людей (кто-то назовет их массами, кто-то наро¬дом), но для истории и историков эти людские байки — отличные ориентиры постижения причинно-следственных связей и развития человеческих отношений и самого разумного существа.
Философский мотив всех анекдотов точно выразил Б. Спиноза: «Смех есть радость, а потому сам по себе — благо».
Анекдот во все времена выступал невидимой психологической защитой человека от произвола власти, ударов судьбы, маскировки собственных слабостей. Как человек физиологически рационально отдергивает руку от раскаленного предмета, уходя от опасности кратчайшим путем, а глаз автоматически закрывается, когда в него летит инородное тело, так и анекдот в своей короткой, лаконичной и ем¬кой форме отражает реалии каждого дня, собственную немощь, удач¬но перенося ее на других, политические абсурды своих руководителей, личные и общественные пороки, слабости.
Если у Карела Чапека, по его собственному утверждению, смех — лучшая защита от ударов судьбы, то анекдот — лучшая форма выра-жения протеста, неодобрения происходящего, оценка события, яв¬ления, личности, ее историческая паспортизация.
Анекдот всегда пуповиной связан с реальным фактом. Даже если основные события его сюжета вымышлены, они проверяются дей-ствительностью: так могло бы быть. Даже если в нем действуют фантастические герои, звери, даже если его действие происходит в ирреальных пространствах — на том свете, в космосе, на Луне и т. д., — в изображаемых поступках героев угадываются знакомые контуры обыденных повторяющихся ситуаций социального взаимодействия людей. В идеале факты реальной действительности, которые находят отражение в анекдоте, проверяются в жанрах рассказа и сплетни. Только после этого, выдержав испытание по признаку типизации, они становятся фабульной основой анекдота. Реальность, которая рождает фабулу анекдота, — это реальность особого рода: она тяготеет к крайним, экзистенциально-смеховым проявлениям бытия. Только типичный и запредельный в своей забавности случай может лечь в основу анекдота. При этом важно понимать, что тот, кто в первый раз рассказывает анекдот, — не автор, а медиум, чьими устами гово¬рит коллективное бессознательное этноса.
Конструкция любого анекдота проста, как все гениальное и вели-кое. Именно в нем неожиданность фразы, окончания, интонации, жеста, своеобразного поворота события, факта. Если в афоризмах, крылатьбс выражениях, словах, максимах, притчах мы находим чет-кую логику при оригинальном исполнении, инструментовке, то в анекдоте есть другая логика — логика чувства и образа, аллегории, что воспринимается сразу легко и обязательно с улыбкой, общим смехом, различными последующими комментариями, порождением нового анекдота по ассоциациям сходства, смежности, контраста. Анекдот становится связующей нитью в любой компании, салоне, формальной или стихийной группе (баня, пляж, рыбалка, охота, купе поезда, очередь, командировка, шашлыки, просто тусовки различных социальных страт и т. п.). Принятие той или иной смешной, забавной, порой неправдоподобной истории сближает людей, раскрывает их потенциальные возможности ума, порождает симпатию и доверие. Но анекдот может стать и поводом размежевания людей, их разъединения. И причиной этому будут служить личные качества, политические взгляды, моральные и нравственные суждения о человеческих ценностях, конфессиальная агрессия, жизненный опыт, страх и опасность за подрыв собственного «Я», чиновничьи амбиции, личностные эспектации.
А. Вежбицка описывает анекдот в системе категорий элементарных смысловых единиц:
«Говорю: я хочу, чтобы ты себе представил, что случилось X;
думаю, что ты понимаешь, что я не говорю, что это случилось;
говорю это, потому что хочу, чтобы ты смеялся;
думаю, что ты понимаешь, что люди говорят это друг другу, чтобы смеяться».
Умение рассказать анекдот — особый дар человека. Здесь, как гово¬рили древние римляне, необходимо соблюдать три М: Меру, Место, Момент. Мера насыщения информацией слушателей, стопроцентное. ощущение места подачи анекдота и выбор самого момента — все это делает рассказчика лидером, душой компании, связующим центром.
Предположим, разговор заходит о вчерашнем выступлении по телевизору премьера, предлагающего очередную экономическую программу. И сразу, по ассоциации, «на эту тему есть анекдот»:
Нищий заходит в булочную, спрашивает у продавца:
— У вас булочки свежие?
— Свежие.
— Правда, свежие?
— Правда.
— А с изюмом есть?
— Есть.
— А изюм свежий?
— Свежий.
— Подайте, Христа ради, булочку.
Человек в своем познании неисчерпаем, многолик и многомерен. Человек в своих желаниях, влечениях, хотениях настолько разнообразен и не похож на своих «братьев по разуму», что только анекдотическая форма устного творчества может приблизиться в отражении норм и девиаций поведения.
Вот почему анекдот, как короткий устный рассказ, одновременно включает в себя столько разнообразных речевых функций, что ни обычный рассказ, ни другие художественные формы не могут приблизиться к столь яркому и содержательному откровению.
В самом анекдоте проявляются и гностические (познавательные, семантические) функции нашей речи, ее экспрессивность (эмоционально-чувственная выразительность); сигнификативность (обобщенность житейских сюжетов, ситуаций), полисемия (многозначие слова, фразы, ее многопрофильный перенос на це¬лый ряд событий, явлений, слабых и сильных сторон человеческой жизни).
Расхожая фраза «анекдот на всякий случай» может быть услышана и принята в любом этническом регионе, в любой компании от истеблишмента до портовых грузчиков, подростков-пубертатов и мужчинами, о которых говорят «серебро в бороду, а бес в ребро».
Зигмунд Фрейд, автор уникального психологического эссе «Ост-роумие и его отношение к бессознательному» (1905), собрал огром¬ную коллекцию анекдотов, что позволило великому ученому обосно¬вать механизмы и источники человеческого поведения.
В немецком (как и в русском) языке есть слова, которые могут быть в одном случае полны смысла, а в другом случае смысл их может быть незначительным. Зигмунд Фрейд подчеркивает, что в общих случаях техника такого анекдотического остроумия может извлечь пользу из таких соотношений речевого материала. У А. Ф. Кони, блистательного русского адвоката, честного судьи, есть каламбуры, опирающиеся на такие соотношения: «Лучше ничего не сказать, чем сказать ничего."
«У него здоровье — кровь с молоком, но попробуйте сказать — молоко с кровью…» Получается нонсенс.
У Влада Листьева, талантливого тележурналиста, шоумена и продюсера было такое выражение: «У ас что ни делается, то к лучшему, а что к лучшему, то не делается...».
Ассоциативный принцип, отмечает К. Ф. Седов, может «работать по-разному. Иногда анекдот выступает в единственном числе, провождая и иллюстрируя намеченную в разговоре тему. Но бывает и так, что рассказанный по ассоциации анекдот сам становится пусковым механизмом для других анекдотов. Тогда собеседники начинают «травить анекдоты», т. е. анекдоты составляют основное содержание разговора. В качестве примера приведу начало подобного разговора:
- Хорошо на даче. Комары только замучили, черти.
- Кстати о комарах. Анекдот.
Летят два комара. Смотрят: слон. Один другому:
- Смотри, сколько мяса.
- Нам бы его только завалить, а там — до смерти запинаем.
- Кстати о слонах. Анекдот.
Слон сидит дома, телевизор смотрит. Вдруг звонок в дверь. Он вы-водит: за дверью никого. Только опять уселся — опять звонок. Он опять выходит: никого. Что за черт! Пригляделся: на кнопке звонка малень¬кий комар сидит и ногой на нее давит.
- Ты чего?
-Слониха дома?
-Нет.
- Ну тогда передай ей, что прилетал Эдуард.
Двусмысленность в анекдоте имеет историческую природу. С психологической точки зрения — это функция защиты, идущая от инстин¬кта самосохранения, но с социальной — личностная. Такой образец амбивалентности слова, фразы дает А. Толстой в историческом пове-ствовании «Смерть Ивана Грозного»: «По нитке с миру собираю, царь, Нагому на рубаху» (разрядка и курсив автора). Так говорит шут о боярине Нагом. В настоящее время все это трансформировалось в обы¬денное, знакомое всем «С миру по нитке — голому на рубаху».
Врач, отходящий от постели больной женщины, говорит, покачивая головой, сопровождающему его супругу:
- Эта женщина мне давно не нравится.
- Она мне тоже давно уже не нравится, — поспешно соглашается муж.
Профессиональная фраза о состоянии больного («Он мне не нравится», как само собой разумеющееся, заменяет отношение к состоянию здоровья) традиционно подчеркивает только профессионализм доктора, но в устах мужа она приобретает существенную семантическую выраженность: супружеское неприятие.
Возьмем из многочисленной анекдотической чапаевской серии такой анекдот, где Петька объясняет своему командиру анекдот, а тот никак не может понять, что от него хочет боевой его ординарец. Петька не выдерживает и кричит:
— Ну и дуб же ты, Василий Иванович!
Василий Иванович провел ладонью по своим историческим усам и с гордостью бросил:
— Да, Петька, крепок я еще...
Отличная чекистская мыльная опера «Семнадцать мгновений весны» породила неисчерпаемую серию анекдотов про Штирлица. И здесь мы находим перлы двусмысленности, отражающей самые разноплановые понятия нашего советского бытия, нашей отечествен¬ной ментальности и речевой полисемии.
Когда Штирлиц подъехал к опушке леса, он увидел голубые ели, но ког¬да подошел ближе, то обнаружил, что голубые не только ели, но и пили.
Опорная фраза «голубые ели» в силу апперцепции (восприятие на основе прошлого опыта) строит для сексуальных меньшинств дан¬ный (свой) образ, а для гетеросексуальной аудитории — живописный пейзаж.
3. Фрейд — гениальный создатель психоанализа, о котором подробно рассказано в первом разделе, составил сводку (его научный термин) технических приемов остроумия, которые можно отнести к анекдотам как разновидности и модификации фольклорного творчества масс, народного юмора.
1. Сгущение:
а) со смешенным словообразованием;
б) с модификацией.
2. Употребление одного и того же материала:
а) целое и части;
б) перестановка;
в) небольшая модификация;
г) одни и те же слова, употребляемые в одном и том же смысле, но потерявшие первоначальный смысл.
3. Двусмысленность:
а) обозначение имени собственного, вещи, предмета;
б) метафорическое и вещественное значение;
в) собственно двусмысленность;
г) двойное толкование;
д)двусмысленность с намеком.
Если в этот сводный ряд ввести наши голосовые возможности (интонация, модуляция, тонировки голоса, педалирование на отдельном звуке, слоге), незаметные синонимические, омонимические и паромимические переходы в другие понятийные парадигмы, то палитра красок народного творчества будет безгранична по яркости, сочнос¬ти, живости, неповторимости, ментальной выраженности.
Еврей пошел купаться. Выходит на берег, а ему говорят: «Молодой человек, еы или трусы наденьте, или крест снимите».
Так и в нашей реальной жизни надо как-то определиться и с убеждениями, и с принципами, с выбором семейным и профессиональным, конфессиональным и духовным.
Вот анекдот, просто фраза: «Семен, ты знаешь, твоя жена нам стала изменять...*
И здесь мы подходим к фундаментальному свойству анекдота как речевого жанра — принадлежности его к народному смеховому началу. Именно смех составляет основу анекдота и его главную иллокутивную силу (К. Ф. Седов). В этом смысле никак нельзя согласиться с утверждением Ефима Курганова о том, что анекдот «не относится к области юмористики». Анекдот — речевой жанр, основная функция которого — веселить. Непонимание этого продиктовано непониманием миросозерцательной, возрождающей функции смеха как явления культуры. «Настояший смех, — пишет М. М. Вахтин, - амбивалентный и универсальный, не отрицает серьезности, а очищает и восполняет ее. Очищает от догматизма, односторонности, окостенелости, от фанатизма и категоричности, от элементов страха или устрашения, от дидактизма, от наивности и иллюзий, от дурной одноплановости и однозначности, от глупой истошности. Смех не дает серьезности застыть и оторваться от незавершимой целостности бытия».
Смех, явленный в современном народном анекдоте, восходит к Смеховой философии, составляющей основу народного карнавального мироощущения, концепцию которого, как известно, разработал Бахтин.
Полагаем, что в любой компании взрослых, имеющих семейный опыт, эта фраза получит достойную реакцию. Общий смех всегда сближает и снимает тягостное напряжение.
Истинный интернационализм там, где люди своей национальности умеют рассказывать анекдоты про свои слабости и хитрости, жизненные различные выкрутасы, которые стали обычаями, традицией, помогают выжить, дружить, растить детей, делать дело.
Один обедневший человек занял у зажиточного знакомого сумму денег, уверив его в своем бедственном положении. В тот же самый день благотворитель застает его в ресторане перед тарелкой семги с майонезом. Он упрекает его:
— Как, вы занимаете деньги у меня, а потом заказываете себе деликатесы — семгу с майонезом. Для чего вам понадобились мои деньги?
— Я не понимаю, — отвечает должник, — когда я не имею денег, я не могу покупать себе семгу с майонезом, когда имею деньги, я не смею покупать семгу с майонезом. Когда же я, собственно, буду кушать семгу с майонезом?
Повторение слов «семга с майонезом» поразительно придает характер личности, что и подкупает слушателя, несмотря на все нарушения законов логики.
3. Фрейд называет такой прием передвиганием, его сущность состоит в отклонении хода мыслей, передвиганий психического акцента с первоначальной темы на другую.
Все зависит не от слова. Нет. Только от хода мыслей. Слова как-то теряются, а смысл достигается за счет передвигания психического акцента с первоначальной темы на обычное поведенческое бытовое действие, свою мотивацию, свои интересы, при которых личность работает как бы «под дурачка».
Очень важна в анекдоте его географическая и краеведческая про¬писка. Местный колорит и сама родная текстура делают его особен¬но близким и эмоционально выразительным.
Древние говорили, что любовь и голод правят миром. Во всех культурах, этносах, цивилизациях анекдоты на интимную тему за¬нимают доминирующее положение. И в них общие для всех проблемы: измена, флирт лукавство, деньги, соперники, острота и Качество удовольствия, слабость и сила партнера. Все это до боли и смеха нам всем знакомо, но ни смена поколений, ни общественные изменения, ни революции, ни перестройки, ни переходы от капи¬тализма к социализму и наоборот, не меняют эту проблему взаимоотношения полов.
Светлейший князь объезжает свои владения и замечает в толпе чело¬века, похожего на собственную персону. Он подзывает его и спрашивает:
— Служила ли твоя мать когда-либо в усадьбе?
— Нет, ваша светлость, — отвечает тот, — мать не служила, зато мой отец — да.
В целой серии самых разнообразных анекдотов замена единствен-ного возможного «нет» его противоположностью придает не только этому устному и короткому жизненному этюду конкретную содер-жательность, но и открывает целый пласт остроумия.
Есть такое выражение, как «сальный анекдот», подчеркивающий уровень культуры и воспитанности, вернее отсутствие ее, у простолюдинов, деклассированных элементов, представителей дна жизни. Сальность во многих странах рассматривается как сексуальная агрессивность. 3. Фрейд вообще считает: кто смеется над услышан¬ной сальностью, тот очевидец сексуальной агрессии. Сальность — это как бы обнажение лица противоположного пола, на которое оно направлено. Произнесением скабрезных слов она вынуждает лицо, к ко-торому они относятся, представить себе соответствующую часть тела, и показывает ему, что и произнесший эти слова сам представляет себе то же самое.
Нет сомнения в том, что первоначальным мотивом зацикленности на сексуальной теме является определенная личностная неудовлетворенность (она всегда скрывается, маскируется, ибо это один из значимых показателей реноме личности), подавленность его половых влечений, низкий уровень культуры и определенная степень эротизаций психики человека. Вот почему сальные анекдоты име¬ют свою аудиторию: армейская казарма, колония, школьные интернаты, сборы спортсменов, общежития, закрытые зоны (сексуальная депривация).
Автор филологических этюдов К. Ф. Седов выделяет три основные разновидности языковой игры в современном народном анекдоте: 1
1) игра как реализация потенций языковой системы (фонетический, лексический, словообразовательный и грамматический уровни);
2) игра на уровне текстового строения;
3) игра жанрово-ролевыми нормами речевого взаимодействия.
1. Анекдоты с игрой на языковом уровне.
а) фонетический уровень:
Анка приехала из-за границы и говорит Петьке:
— Ты знаешь, я там такой фужер произвела!
—Дура, не фужер, а фураж!
— Нет, фужер! Пошли у Василь Иваныча спросим.
— Василь Иваныч, как правильно: фужер или фураж?
— Ребят, вы же знаете, я в этом деле вообще не Копенгаген.
б) лексический уровень:
Штирлиц склонился над картой СССР. Его неудержимо рвало на Родину.
в) словообразовательный уровень:
— Вовочка, кем работает твой отец ?
— Он солист.
— А где он поет, в Большом театре?
— Он не поет, он солит огурцы, помидоры и капусту.
г) грамматический уровень:
В ресторане. Молодой человек подходит к грузину и спрашивает:
— Разрешите пригласить вашу даму на танец?
— Нэт, нэ разрэшаю! Я ее поил, я ее кормил, я ее и танцевать буду!
2. Анекдоты с игрой на текстовом уровне.
а)нарушение целостности при сохранении иллюзии связности:
- Летят два крокодила: один зеленый, другой на север. Спрашивается:
сколько лет пьяному ёжику?
Ответ: «А зачем мне холодильник, когда я не курю ?»
б)нарушение связности при сохранении целостности текста: Машенька, рыдая, прибегает к маме.
— Доченька, что случилось?
— Папа ударил себе молотком по пальцу!
— А ты почему плачешь ?
— А я засмеялась.
в) незапланированная целостность:
На военной кафедре.
— Товарищи студентки! Здесь из вас будут делать зрелых женщин- офицерок. Сперва этим займусь я, а потом остальные офицеры нашей кафедры.
б)ложная антиципация (предвосхищение):
В деревне.
— Теть Маш, теть Маш, я вашу дочку того...
— Ну, тогда женись!
— Да нет, я ее того... трактором переехал.
в) скрытый смысл:
По улице идет старый Рабинович. Его спрашивают:
— Рабинович, как ваше здоровье?
— Не дождетесь!
3. Анекдот с жанрово-ролевой игрой.
В Питер приехала бабка из деревни. Подходит к молодому человеку:
— Слышь, сынок, как пройти на Невский-то проспект?
— Во-первых, бабка, не сынок, а чувак; во-вторых, не пройти, а про- хилять; в-третьих, не на Невский, а на Брод; а в-четвертых, вон аскни лягавого, а то я в натуре не втыкаюсь.
Бабка подходит к милиционеру:
— Слышь, легавый, как прохилять на Брод, а то вон аскнула чувака, а он, в нamvne. не втыкается.
Милиционер изумленно:
— Ты чё, хиппуешь, клюшка?
Закономерен механизм рождения анекдотов, их распространение, устойчивость и специфика направленности. Для этого можно вспом¬нить целые классы (кластеры), социальные ниши, этнические и культурные пласты со своим анекдотическими рубриками тем, объектов, предметов, отдельных личностей, ставших содержанием народного устного творчества, имя которому -- анекдот.
Внимание, внимание!!! Говорит армянское радио. Точное армянское время — приблизительно полвосьмого.
У армянского радио спрашивают: «Сколько нужно атомных бомб, чтобы уничтожить город Ереван?» Армянское радио отвечает: «Тби¬лиси тоже неплохой городишко».
Мы сейчас не анализируем саму схему построения данного анек¬дота, его политическая конструкция ясна: придуманная братская дружба народов стала принимать естественную форму — форму анекдота. Армянскому радио, как одной из анекдотических рубрик, были заданы бесчисленные вопросы миллионов радиослушателей по во¬просам сохранения мира, любви, семейных отношений. Что только не спрашивали, чем только не интересовался наш народ, лишенный гласности и естественных форм человеческого общения! Официаль¬ные власти через свои опоры, силовые министерства, идеологичес¬кий аппарат пытались навесить этому же народу идею, установку, что создатели армянского радио, его сочинители — сотрудники ЦРУ. И тут же армянское радио на вопрос внимательного слушателя, кто это у вас сидит и все придумывает, с армянской легкостью ответило:«Кто придумывает, тот и сидит».
Блестящее использование паронима для логического завершения проблемы: «Кто сидит, тот и придумывает».
По анекдотам армянского радио можно изучать социокультурный, нравственно-политический уровень советских трудящихся и такой феномен, как советский образ жизни со всеми его плюсами и негативными проявлениями.
Анекдоты армянского радио охватили все сферы нашей жизни и действительности с конца 1950-х гг. до настоящего времени. Они ста¬ли первым всенародным глотком нового восприятия казарменной жизни на всех уровнях социалистического быта:
Вслед армянскому радио, словно конница ворвалась в осажден-ный город, пришла новая волна анекдотов — чапаевская серия. Здесь, как и в первой серии анекдотов, сработал механизм отторже¬ния и отчуждения официальной морали, неприятия ложных ценностей и потребность духовного раскрепощения, а через нее — получение удовольствия, наслаждения, что свойственно человеческому организму.
Василий Иванович, Петька, Анка-пулеметчица стали любимой народной серией анекдотических баек, сказок, шуток, выражений, они вошли в нашу речь и язык, пополнили и обогатили нашу лексику, они стали историей, как сама легендарная личность комдива Чапаева Василия Ивановича, честного и смелого, простого и хо-рошего человека, к которому симпатии, любовь, признание не иссякли.
Почувствовав лексическую свободу и анекдотическую раскованность (несмотря на то что за политические анекдоты можно было лишиться работы, положения, имени), народ приступил к созданию новой серии— ленинской... '
Эти анекдоты рассказывали на кухнях друзьям, в очень и очень доверительных интимных беседах, но снежный вал нарастал: Ленин, Сталин, Буденный, их окружение, ЧК, ГПУ, затем Хрущев, КГБ, Андропов, политбюро не смогли избежать всенародного анализа в фольклорном ерническом исполнении.
Анекдотический имидж лидера, вождя, руководителя, организа-ции, системы всегда соответствовал сути или приближался копией к оригиналу. Леонид Ильич Брежнев стал благодатным материалом для очередного анекдотического взрыва. Иллюстрировать можно до бесконечности его военные и литературные подвиги, орденофрению, братание со всеми, везде и повсюду, и особенно оставшийся в памяти человечества его поцелуй — с Хоннекером.
Анекдоты про чукчей, молдаван, хохлов и их сало, про перестройку Горбачева и его жену, про сегодняшних руководителей России, новых русских и блондинок обогатили золотой фонд народного твор¬чества. И во всех речевых поделках в который раз проявились сметливость, оригинальность, раскрылись красота и изящество русского языка, его палитра синонимов, омонимов, паронимов, полисемии, выразительных различных языковых средств.
Мне приходилось посещать много стран в Европе и Западном по¬лушарии, но везде российский, русский, советский анекдот воспринимался на уровне принятия выступлений Большого театра, его балета, нашего цирка, ансамбля имени Александрова, виртуозов Москвы под руководством Спивакова на ура, на бис, на многих языках звучало: еще, еще, еще расскажите!
Даже анекдоты про трагедию Чернобыля не были кощунством или цинизмом по отношению к этим мученикам и страдальцам, жертвам великой аварии. Это было отношение к власти, режиму, который допустил эту беду, российскую, белорусскую, украинскую Хиросиму.
Анекдот стал для людей юмористическим удовольствием, потребность в котором, как показывает наша действительность, неисчерпаема. Это вид душевной и психической деятельности для нашего народа был не только защитным механизмом, но и неистребимой жаждой общения, выживания. В нашей анекдотической устной энциклопедии мы найдем сюжеты про любовь и пьянство, человеческие пороки и деяния, про вождей и царей, тещ и коварных соседей.
Неудивительно, что тещи как образ анекдотического воспроиз-водства семейных отношений — явление чисто советско-российское по причине исторического коммунального совместного бытия, ко-торое на Западе вряд ли возможно и допустимо.
У нас есть анекдоты про всех и про все, но нет ни одного анекдо¬та, в котором бы негативно упоминалось имя святое для всех, имя БОГА. И эта святость к этому имени не может диктоваться властью, системой, она определяется духовностью и таинством бытия.
Предлагаемые широкому читателю различные анекдоты представляют собой отражение нашего социального бытия, восприятия самих и себе подобных, отличных от нас, что порой нас удивляет, радует, возмущает, вызывает интеллектуальные и эмоциональные, переживания. Реакция на все эти фольклорные опусы у читающей и слушающей аудитории разная.
Большинству содержание и подача анекдотов импонирует, вызывает естественные и адекватные реакции, переживания, отношения.
Реакция на все эти фольклорные опусы у читающей и слушаю¬щей аудитории разная. Когда я говорю о большинстве, то здесь подразумеваются люди различных социальных страт (групп, слоев, общ-ностей), возрастов, профессиональных и религиозных устремлений и принадлежностей, культурного и духовного потенциала. Действительно, есть анекдоты, которые не эстетичны, не релевантны (не соответствуют) вкусу читателя-сибарита, слушателя, воспитанного на тонком и изящном кружевном слове.
Но они есть, они рождены людьми, они от наших людей, о каждом из которых Андрей Платонов говорил, что «без меня народ не полон». Без них нет того аромата русской литературы, фольклорной культуры, которая, как правда, всегда с нами, порой против нас, но всегда выше нас.
В Канаде я встретил следующую надпись на бампере роскошного автомобиля: «Русская литература лучше секса». Правда, надпись была на английском языке, но смысл ее велик и прост. Если кто-нибудь может мне представить совершенно идеальный вариант анекдотов, являющих собой сахарный сироп на дистиллированной воде (на которой, естественно, готовить нельзя), я буду признателен.
Кроме анекдотов, представлены и другие формы народного твор-чества: фразы, зарисовки, этюды, поговорки, омонимы, паронимы, сюжетные эскизы нашей многообразной жизни, про которую порой в сердцах говорят, что не жизнь, а сплошной анекдот. В сборнике нет и последнего анекдота, хотя его можно прочитать как последний в изложении и подаче автора. Анекдот, как всякая женщина, которая напоминает книгу, у которой нет последней страницы. Весь фольклорный анекдотический материал, представленный во второй части книги, можно условно разделить на пять относительно самостоятельных информационных народных зарисовок, в который есть история, быт, ментальность, культура, обычаи, традиции, социальный дух, свое время и свои слушатели, свои почитатели.
Рубрики мною подобраны следующие: социально-бытовые, ин-тимно-личные, политико-идеологические, авторские (анекдоты от конкретного лица), национально-развлекательные. Но все они орга-нично взаимосвязаны. Если мы рассказываем о комизме быта определенного этноса, группы, то интимно-личная тема будет звучать, а может, ее дополнит и политико-идеологическая, аккумулирующая и социально-бытовые штрихи. Все смешалось «в доме Болконских», все проявилось в анекдоте.
Гоголь 19 сентября 1931 г. пишет письмо А. С. Пушкину, в котором просит дать ему сюжет для нового художественного произведения. Пушкин со свойственной ему раскованностью и легкостью со-общает ему новый салонный петербургский анекдот. Так появился на свет «Ревизор», родившийся из эпистолярной переписки великих людей России.
Аполлон Александрович Григорьев (1822—1964), поэт, литератур¬ный критик, переводчик, автор широко известного романса «Поговори же ты со мной, гитара семиструнная» в честь 60-летия Александра Сергеевича Пушкина сказал: «Пушкин наше все: представитель всего нашего душевного, особенного, такого, что остается нашим душевным, особенным (курсив автора) после всех столкновений с чужими, другими мирами. Пушкин — пока единственный полный очерк нашей народной личности, самородок, принимавший в себя, при возможных столкновениях с другими особенностями и организмами, все то, что принять следует, отбрасывавший все, что отбросить следует, полный и цельный, но еще не красками, а только контурами набросанный образ нашей народной сущности, образ, который мы еще долго будем оттенять красками. Сфера душевных сочувствий Пушкина не исключает ничего до него бывшего и ничего, что после него было и будет правильного и органически нашего».
Пушкин — «наше все» — в «Евгении Онегине» (глава 1, строфа 6) сумел выразить органично наше, бытийное:
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли:
Но дней минувших анекдоты (выделено В. А. Сониным),
От Ромула до наших дней,
Хранил он в памяти своей.
Сможем ли мы все это сохранить?
С искренним уважением к вам, мой читатель, слушатель,
неиссякаемый источник и кладезь фольклорной мудрости,
Валерий Сонин